ЖИТИЕ БЛАЖЕННОГО ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА КОРЕЙШИ,

Ист.: http://www.vernost.ru/jurodivye/Mybook/koreysh_life.htm

ЧЕРКИЗОВСКОГО ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВОГО.

ВВЕДЕНИЕ:

Москва, как, наверно, любой древний город славится многими благолепными храмами и дивными святыми подвижниками. Но среди них особняком выделяется церковь Илии пророка в Черкизове. Это храм с интересной архитектурой и редкими благописанными иконами. Есть у него одна особенность, которая связывает этот храм, как ни странно, с городской психиатрической больницей №3 им. Гиляровского на ул. Матросская Тишина. Связывает их скромная под навесом могила дивного подвижника XIX века Иоанна Яковлевича Корейши юродивого Христа ради, который провел в подвигах юродства и самоумерщвления более сорока шести лет заключенным по навету в этой больнице, а черкизовский храм сподобился принять его честные останки в свою святую землю по настоятельной просьбе многочисленных почитателей и распоряжению свт. Филарета Московского. Подобно Григорию Распутину, этот человек, прожив около полувека на глазах и устах всего высшего света тогдашней России, оказался им неразгаданным, непонятым и отвергнутым, как отвергли через полвека после блаженной кончины старца и саму веру православную. Как общество не вняло юродивым словам и жестам Иоанна Яковлевича, так оно не приняло и «легкое иго Христово», через этого немощного старика, но сильного духом и верою подвижника, подаваемое заблудшим ко спасению. Зато многие, лишившие себя благодати духовного перерождения, предприняли самые деятельные усилия по оклеветанию блаженного и созданию легенд вокруг имени еще при его жизни. Рождению этих легенд способствовали самые разные круги тогдашнего российского общества: от неверов-бытописателй И.Г.Прыжова и Пыляева до уважаемых психиаторов Н.Н.Баженова и И.Копшицера. О блаженном Иоанне Яковлевиче сложился целый пласт литературы: от нескольких благонамеренных жизнеописаний Л.Г.Палицыной и А.Ф.Киреева до фельетонов революционно-большевистской газеты «Искра». «Наконец, он остановил на себе внимание и дал материал для художественного творчества таких великих мастеров русского слова, как Достоевский и Островский. Слава его, как прорицателя, росла и проникала во все слои общества до литературного и университетского мира включительно. В московском купечестве и в аристократических кругах были семьи, в которых ничего не предпринималось без предварительного посещения юродивого и исполнения его совета. Светское общество того времени при своей бездуховности было крайне падко на всяческого рода таинственные сенсации, не утруждая себя выяснением их духовной сути. Массовое распространение и применение приобрели в то время натуральный магнетизм (гипноз) и столоверчение (спиритизм). Поэтому, из множества людей, посещавших блаженного Иоанна Яковлевича, большинство не знали и не интересовались подвижником и путями его аскетических подвигов, как и православной верой вообще, а приезжали только для того, чтобы разузнать будущее своих дел и испытать новую живую диковину – сумасшедшего пророка. Только некоторые сознательно всю свою жизнь строили по наставлениям и пророчествам юродивого, и достигли на этом поприще определенных духовных и мирских высот.

ВОСПИТАНИЕ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА И ЕГО ПЕРВЫЕ ПОДВИГИ.

Блж. Иоанн Яковлевич Корейша родился 8/21 сентября 1783 года в семье священника села Инькова Смоленской губернии Поречского уезда, Якова Корейши, поступившего в духовное звание из дворян и скончавшегося в Авраамиевом Смоленском монастыре. Еще ребенком блж. Иоанн Яковлевич отличался кротостью характера и любознательностью. В десятилетнем возрасте он был уже настолько развит, что его приняли во второй класс уездного училища, а в 1796 году он был переведен в Смоленскую Духовную семинарию, где давно учились его старшие братья Павел и Гавриил. Наставники и товарищи любили и ценили Иоанна Яковлевича за правдивость и добродушие, а более за основательность суждений. По успехам в обучении Иоанн Яковлевич всегда занимал одно из высших мест, с особенным прилежанием занимаясь богословием и объяснением Священного Писания, изучая греческий и латинский языки. Несмотря на всеобщее расположение к нему товарищей, он ни с кем особенно не сходился, а в свободное от занятий время занимался чтением святых отцов, любил уединение и заслужил прозвание «анахорета». С каждым годом молодой подвижник делался серьезнее и, после семи лет обучения в семинарии, Иоанн Яковлевич был выпущен из нее с отличным аттестатом по наукам и поведению. После этого он пробыл два года учителем Поречского училища, где сблизился с руководителем его старших братьев протоиереем Успенским. Беседы с маститым священником, при молитве и чтении слова Божия, содействовали укреплению нравственных сил Иоанна Яковлевича, так что вскоре он решил отправиться на богомолье к соловецким чудотворцам и в Киево-Печерскую Лавру. Не простясь ни с кем из родных и не имея ни гроша в кармане, Иоанн Яковлевич 7/20 мая 1806 года вышел из Поречья. В конце сентября того же года он прибыл в Соловецкую обитель, уединение и строгая иноческая жизнь которой пришлись ему по душе настолько, что он прежде решил остаться на Соловках иноком, но, вспомнив обет паломничества к Киевским святыням, отправился к ним в июне 1807 года, намереваясь летом следующего года возвратиться домой. На обратном же пути, не доходя Могилева, Иоанн Яковлевич простудился и опасно заболел. Находясь в продолжение шести недель в горячке, он дал обет, не заходя домой, посетить пустынь прп. Нила Столобенского в Тверской губернии. Придя в пустынь 16/29 сентября 1808 года Иоанн Яковлевич снова заболел от неудобств в дороге и тяжести путешествия. Исцелился же странник от болезней, когда попросил отнести его на руках и приложить к мощам прп. Нила. Возблагодарив преподобного за исцеление, юный подвижник окончательно решился оставить мир. Когда же квартирная хозяйка, удивилась, видя его возвращающегося от мощей исцеленным, Иоанн Яковлевич сказал ей следующее: «Да! Ныне несли меня на руках и в церкви усадили, а через пятьдесят три года опять понесут и уж уложат в церкви». Эти слова явились первым пророчеством, которое услышали из его уст окружающие. Гостя у Нило-Столобенского настоятеля, Иоанн Яковлевич примирил братию, бывшую в смущении по поводу дележа пожертвований. Настоятель, не вникнув в суть дела, стал обвинять казначея обители, заведовавшего дележом. Тогда Иоанн Яковлевич вступился за правого и сказал: «Не на лица зряще судите, а сотворите суд правый и позовите Андрея!» Призванный иеродиакон покаялся и подвергся епитимии. После этого случая уважение настоятеля и иноков обители к Иоанну Яковлевичу не имело границ. Братия со слезами отпускала его в 1809 году домой по просьбе отыскавшей его сестры Параскевы, но праведник отправился на родину в одиночестве сам по себе.

ПОДВИГИ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА У СЕБЯ НА РОДИНЕ.

Вернувшись в на родину в Смоленск, Иоанн Яковлевич водворился в своей баньке-келии и продолжал наставлять приходивших к нему сограждан посредством премудрого юродства. Жители Смоленска, зная непорочную жизнь его с юных лет и привыкшие видеть в нем праведника высокой жизни, считали безумие его мнимым и стали надоедать ему с разными житейскими дрязгами. Поэтому блаженный на дверях баньки, в которой стал жить подобно келье, наклеил объявление, чтобы желающий видеть его и пользоваться его беседой, входил к нему не иначе, как вползая на коленях. Поэтому многие, не желавшие рвать и портить одежду, брезговали тревожить обитателя бани. Почти каждое утро слышно было Иоанна Яковлевича, поющего в своем незавидном помещении духовные псалмы и особенно следующее стихотворение:

+++

Господи, кто обитает

В светлом доме выше звезд,

Кто с Тобою населяет

Верх священных горних мест?

Тот, кто ходит непорочно,

Правду повсегда творит

И нелестным сердцем точно,

Как языком говорит.

Кто устами льстить не знает,

Ближним не наносит бед,

Хитрых сетей не сплетает,

Чтобы в них увяз сосед.

Презирает всех лукавых,

Хвалит Вышнего рабов

И пред Ним душою правых

Держится присяжных слов.

В лихву дать сребра стыдится,

Мзды с невинных не берет;

Кто на свете жить так тщится,

Тот во веки не падет.

Но, видимо, и, скрываясь от стихий мира покровом блаженного юродства, Иоанн Яковлевич не нашел уединения, поэтому перешел жить в леса на границе Смоленского и Дорогобужского уездов в собственноручно построенный им шалаш. Спал он постоянно на земле, одет был зимою и летом одинаково – в белую холщовую рубаху; а в сильные морозы совсем не обувался. Питался Иоанн Яковлевич хлебом, ежедневно ему доставлявшимся, смачивая его зимой снегом, а летом водою из соседнего родника. В лесах Иоанн Яковлевич прятался даже от лесорубов. Когда же в округе заболевал кто из селян, Иоанн Яковлевич являлся туда, не будучи зван, и, прямо направившись в избу больного, предрекал благополучный или печальный исход болезни. Эти безошибочные предсказания прославили его в округе. Часто он, извещенный свыше и незваный людьми, являлся в семьи, которые посетила смерть близких, и принимался за чтение заупокойной псалтири, а после похорон немедленно уходил, не дожидаясь благодарности и платы. Завидев Иоанна Яковлевича входящим в какую-либо избу односельчане заключали, что в этой семье либо кто умер, либо заболел. Слышав много рассказов о жизни и личности Иоанна Яковлевича, некоторые из соседних помещиков искали случая встретиться с ним, но тот избегал любопытствующих, а являлся только к тем, которые действительно имели в нем нужду. А зимою 1811 года Иоанн Яковлевич отвечал всем приходящим к нему и жалующимся на стужу: «Подождите год-годик и жарко будет, и мерзнуть станете».

ПРИЧИНЫ ЮРОДСТВА ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА И ВОДВОРЕНИЕ ЕГО В БОЛЬНИЦУ.

Один из соседних помещиков, собираясь выдать дочь замуж за офицера полка квартировавшего в Духовщинском уезде, обратился к Иоанну Яковлевичу с вопросом, будет ли дочь счастлива замужем. Иоанн Яковлевич на это ответил: «Дурно с арестантом в Сибири – вор вором и будет», и, повернувшись, ушел восвояси. Помещик отказал жениху, который в отмщение за совет юродивого, отыскав его в лесу, жестоко избил его палкой. Предсказание Иоанна Яковлевича сбылось в точности: после войны 1812 года, избивший его в лесу офицер попал под суд за утаение казенных денег, в бытность свою казначеем, и был сослан в Сибирь, предварительно лишенный всех чинов и прав состояния. Несостоявшаяся же невеста, скомпрометированная перед жителями Смоленска поступком вельможи, замуж идти ни за кого не решилась, а поступила в монастырь, где впоследствии была игуменией и до самой смерти поддерживала переписку с Иоанном Яковлевичем. Его же, изуродованного и окровавленного, нашли в лесу односельчане и, сжалившись над его болезненным состоянием, отвезли в смоленскую городскую больницу. Там подвижник пролежал четыре месяца и вышел из нее в тот самый день, когда в город вошли французские войска. О жизни Иоанна Яковлевича во время французской оккупации не осталось почти никаких свидетельств, только то, что подвижник, уже воспринявший на себя Христа ради юродство, нелицеприятно обличал вражеских солдат на улицах города за их злодеяния. Когда же началось паническое бегство французских войск обратно через Смоленск, Иоанн Яковлевич с одинаковой заботливостью старался отогреть полузамерзших русских и оледеневших французов. Он сам перевязывал целые партии проходивших раненых и ежедневно носил пищу скрывавшимся в лесах жителям. Несколько раз он попадал в плен к врагу, которого успешно избегал, благодаря оплошности часовых и хорошему знанию местности. Наконец, однажды блаженный был задержан разъездом казаков, когда отпаивал водкой замерзших французов. Казаки приняли его за неприятельского шпиона и отправили в Главную штаб-квартиру Русской армии, откуда блаженный был вызволен по ходатайству и поручительству лично знавших его жителей, уже тогда называвших его «батюшка». Иоанн Яковлевич бродил по городу, питаясь подаянием, которым делился с нищими и больными, предсказывая всем скорое отступление французов, которое скоро и последовало.

По окончании Отечественной войны Император Александр I приказал Казначейству отпустить по особому назначению денежные суммы на все разоренные войной губернии. Иоанн Яковлевич, видя злоупотребления смоленских властей с отпущенными суммами (150.000 руб. ассигнациями), нелицеприятно укорял в бесчестных поступках людей, обиравших и без того уже разоренных смолян. Однажды на главном городском бульваре он остановил высокого чиновника и, указывая на последний полученный им орден, сказал ему: «Что ты спесивишься? Ты награжден за смерть – десятки повымерли». Это был тот самый чиновник, кому было поручено распределение денег. Он ужасно рассердился и приказал схватить Иоанна Яковлевича и посадить в острог, тут же распорядившись об отдаче блаженного под суд за якобы дерзкий наговор. Жители Смоленска, присутствовавшие при этом происшествии, протестовали против такого произвола, доказывая, что Иоанн Яковлевич – юродивый, и что они его любят и не дадут в обиду. Сановник же, желая оправдаться и доказать, что обвинение на него возведено человеком помешанным, потребовал освидетельствования Иоанна Яковлевича в Смоленском губернском правлении. Праведника доставили туда из острога, и он, на предложенные вопросы, отвечал ломаясь, прикартавливая и в третьем лице. Высшие губернские власти, обрадованные возникшей возможностью придраться к его ответам, закрыли Присутствие, единогласно признав Иоанна Яковлевича сумасшедшим и вредным для общества. Отправив его в городскую больницу, власти предписали содержать его строжайшим образом, никого к нему не пуская (Указ Смоленского губернского правления от 4/17 февраля 1813 года). Согласно полученному Указу, руководство больницы не допускало никого к блаженному, но через два месяца стали обнаруживаться беспрестанные подкупы от лиц, желавших с ним беседовать. Число приходивших к блаженному посетителей все увеличивалось, а предпринимаемые Губернским правлением и руководством больницы меры против этого не приводили ожидаемому результату. Это вынудило Смоленское губернское правление в июле 1815 года отменить Указ о недопуске к Иоанну Яковлевичу. С этого времени число ежедневных посетителей превосходило все мыслимые пределы. Вскоре молва о вновь явившемся прозорливце дошла до Петербурга, и поэтому смоленским Гражданским губернатором для прекращения слухов, разнесшихся по разным губерниям, были приняты деятельные меры.

ПОЯВЛЕНИЕ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА В МОСКОВСКОЙ ПРЕОБРАЖЕНСКОЙ БОЛЬНИЦЕ.

В октябре 1816 года Московский военный генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын получил Отношение Смоленского гражданского губернатора с вопросом в Приказ общественного призрения, не имеется ли вакансий в Преображенской больнице (ныне Московская психиатрическая больница №3 им. Гиляровского). На этот запрос генерал-губернатор ответил положительно, и поэтому 17/30 октября 1817 года Иоанн Яковлевич, признанный безумным и якобы из-за неимения мест в Смоленской городской больнице, был доставлен из Смоленска в Приказ общественного призрения. Из Приказа мнимо безумный блаженный был отправлен в сопровождении конвоя в Московскую Преображенскую больницу. Иоанн Яковлевич так описывал посетителям свой переезд из Смоленска в Москву: «Когда суждено было Иоанну Яковлевичу переправляться в Москву, то ему предоставили и лошадь, но только о трех ногах, четвертая была сломана. Конечно, по причине лишения сил, несчастное животное выдерживало всеобщее осуждение, питаясь более прохладою собственных слез, нежели травкою. При таком изнуренном ее положении мы обязаны были своей благодарностью благотворному воздуху, по Божиему попущению принявшему в нас участие. Ослабевшая лошадь едва могла передвигать три ноги, а четвертую поднимал воздух, и, продолжая так путь, достигли мы Москвы, а семнадцатого октября взошли и в больницу». Это были не «вещания пророка» и не бред «безумного». Звуки и речь, издаваемые юродивыми Христа ради, подобны пению птиц, славящих Творца всяческих. Они обе возносятся ко Господу, но «царь природы»-человек не понимает их смысла и простоты. В словах Иоанна Яковлевича угадывается большое смирение: больница ему «суждена», а лошадь «предоставили» как какому-нибудь важному лицу. Речь юродивых о Христе часто отличалась тем, что о себе подвижники говорили как бы в третьем лице: «суждено было Иоанну Яковлевичу». Да и лошади возможно подвижник уподобил свое жалкое положение: подобно безсловесному животному несчастный выдерживал «всеобщее осуждение, питаясь более прохладою собственных слез». Человек четверочастен по понятиям древних, и четвертая сломанная нога, которую «поднимал воздух», возможно, уподобляется «поврежденному» уму, который поддерживают только Небеса и Божия воля. Осуждением на заключение в больницу блж. Иоанн был как бы уподоблен духовно прп. Арсению Великому, скрывавшемуся от мира в пустыне и выведенному Богом к людям для спасения погибающих. Где бы иначе несчастные больные, оставленные родственниками и обществом нашли еще такого молитвенника и попечителя об их телесных и духовных нуждах, причем ценою собственного имени, благополучия и здоровья? И где бы холодное к духовным вопросам общество того времени нашло такого обличителя и врачевателя язв греховных? Когда Иоанна Яковлевича доставили в Преображенскую больницу, его сразу же приковали в углу подвала женского отделения, бросив для спанья клок соломы и назначив прислугою грубую, воплощенное зло, женщину, приносившую ему, и то не каждый день, а когда ей вздумается, ломоть хлеба и кружку воды для пропитания. Блаженный так об этом рассказывал посетителям: «Это начало скорбям. Возчик мой передал объяснительный акт обо мне и в тот же день, по приказу строжайшего повеления, Иоанна Яковлевича опустили в подвал, находящийся в женском отделении. В сообразность с помещением дали ему и прислугу, которая, по сердоболию своему, соломы сырой пук бросила, говоря, чего же ему еще? Погоди, я сумею откормить тебя – у меня забудешь прорицать». И снова Иоанн Яковлевич проявил удивительное смирение: и помещение, и прислуга ему сообразны, а последняя еще и сердобольна. И еще блаженный укоряет сам себя: раньше на голой земле спал, а теперь целый клок соломы дали – «чего же ему еще?» Раньше почти ничего не ел по своему подвигу, а теперь Господь послал суровый пост, но благословенный свыше. А пророчества его односельчанам могли быть причиной гордости, которую его благодетели – больничное начальство и прислуга – уж сумеют побороть. Очень часто юродивые Христа ради прогоняли добрую прислугу или келейниц, а злую и жестокую призывали и любили, так как она помогала им возрастать в смирении и аскетическом терпении.

В это время первый Указ Смоленского губернского правления (о недопуске к Иоанну Яковлевичу) вторично вошел в силу, и потому вначале Иоанна Яковлевича держали под замком в отдельной от других больных комнате, но «безумия» его не было никем замечено. Смотритель Боголюбов и священник Екатерининского Богадельного дома рассказывали, что Иоанн Яковлевич с самого поступления в больницу всячески старался изнурять и ослаблять себя. С первого же дня он начал спать на голом полу, ничем не укрываясь на ночь; целый день разбивал молотком приносимые по его просьбе камушки. В пище он был более чем неразборчив: всю подаваемую ему к обеду и ужину пищу он смешал вместе, солил, накрошив в ту же чашку мякиш хлеба и подлив кваса. Этой смесью он также угощал посетителей. Г.Боголюбов еще рассказывал о нем следующее: «На третий день по прибытии Иоанна Яковлевича из Смоленска моя младшая дочь заболела и в бреду металась на кровати. Услышав случайно от людей, доставивших в нашу больницу Иоанна Яковлевича, что он лечит все болезни и разгадывает сокровеннейшие тайны, я решил отправиться к нему спросить, чем больна и выздоровеет ли моя дочь? Не успел я войти в его комнату, а Иоанн Яковлевич уже предупредил готовый сорваться у меня с языка вопрос, громко сказав подметавшему комнату служителю: «Ох, больно, жалко! Ох, корь, корь – три дня помечется, повысыпит – на третий день здоровье». Спустя два часа приехал врач, подтвердивший, что у дочери корь. Вторая часть предсказания также сбылась: на девятый день дочь моя выздоровела». 21 февраля 1819 года Иоанн Яковлевич позвал г.Боголюбова и, когда тот вошел в комнату, закричал: «Прими странника в дом!» Не ожидая никаких гостей в дом, г.Боголюбов подумал, что эти слова не относятся к нему. Иоанн Яковлевич, повернувшись к нему, опять закричал: «Эй, ты, прими странника в дом!» Желая успокоить Иоанна Яковлевича, смотритель пообещал исполнить его просьбу и, вернувшись домой, приказал дежурному принять странника в дом, если такой покажется. К вечеру подъехала к больнице кибитка, из которой с трудом вышел священник, попросивший позвать смотрителя. Приехавший назвал себя протоиереем Павлом Корейша, прибывшим из г.Павловска для свидания со своим братом Иоанном Яковлевичем. Не успел о. Павел подойти к запертой двери комнаты блаженного, как тот стал звать брата по имени, ударяя по двери кулаком и прося сходить за отпиравшим двери дневальным. При беседах двух братьев всегда находился дежурный служитель, который рассказывал все виденное и слышанное, и уверившиеся в праведнике служители приводили с собой жен и детей, желавших узнать будущее и воспользоваться советами, их изумлявшими. По приходе домой, они рассказывали о нем своим соседям и знакомым, в свою очередь рассказывавшим все ими слышанное остальным москвичам. Многие из них посещали Иоанна Яковлевича с 1822 по 1828 год после утреннего врачебного обхода. Посетителей на черной лестнице встречал надзиратель Иголкин, который, собрав с них плату по своему усмотрению, впускал их по одиночке в комнату юродивого, не позволяя задерживаться дольше получаса.

ОБРЕТЕНИЕ ИОАННОМ ЯКОВЛЕВИЧЕМ ДУХОВНИКА.

В конце трехлетнего заточения промысел Божий указал Иоанна Яковлевича многим, истинно искавшим пользы духовной. Случай этот произошел следующим образом. В Преображенской больнице до прибытия Иоанна Яковлевича жил много лет другой подвижник, также юродивый Христа ради, Александр, из крестьян Костромской губернии. Этот блаженный был духовным утешителем многих, прибегавших к его советам, среди которых был один фабрикант-суконщик Лука Афанасьевич, молодой и холостой человек. Однажды Лука Афанасьевич, как всегда делал в день своих именин, отправился к Александру Павловичу, чтобы устроить обед для призреваемых в больнице. Не успел он ступить на порог комнаты юродивого Александра, как тот заключил его в своих объятиях с восклицаниями: «Как ты счастлив! Как ты счастлив, радость моя! Истинно благословен час рождения твоего!» – и опять бросился целовать, продолжая – «Ты вот, друг мой, смущаешься, а я радуюсь за тебя. Радуюсь тому, что Бог удостоил тебя послужить не одному мне, а гораздо выше меня, – постарайся ангел мой! Постарайся с любовью послужить доброму делателю винограда Христова, за то и сам получишь награду. Ступай, отыщи его – он находится под нами в подвале». Молодой человек, не пожалевший материальных затрат, был допущен в подвальное помещение больницы, познакомился с Иоанном Яковлевичем и стал его благоговейным почитателем. В одно из посещений Иоанн Яковлевич сказал ему: «Аще кто хощет душу свою спасти, погубит ю, сказал Господь, и иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю. Ступай, Лука, в Старый Иерусалим». Лука смутился, так как руководил обширной торговлей и, не имея родственников, не знал, на кого оставить хозяйство. Иоанн Яковлевич же, как бы не замечая этого, продолжал: «Удобее велбуду сквозе иглины уши проити, сказал Господь, неже богату в царствие Божие внити». И затем блаженный до мельчайших подробностей описал Луке Афанасьевичу весь предстоящий тому путь в Иерусалим: называл остановки по городам, острова и заливы в море; предсказал где он и сколько будет ночевать, причем насчитывая для дороги значительно больше времени, чем требуется обыкновенно. Особо подвижник просил молиться за него в Бар граде, хотя тот отстоит в противоположной стороне от предстоящего Луке Афанасьевичу пути. Тот, как истинный послушник старца, устроив свои торговые дела и вверив себя на волю Божию и молитвы блаженного, отправился сначала в Киев, затем благополучно доехал до Константинополя. На пути же из Константинополя паломники сначала попали в сильную бурю на море, а затем путников поразила чума, от которой за короткое время из трехсот человек осталось семеро. Буря относила корабль от пути в Иерусалим в противоположную сторону и носимый волнами без управления он остановился только в пределах Бар града. Не раз во время этого страшного пути Лука Афанасьевич вспоминал предсказания блаженного Иоанна. В связи с началом русско-турецкой войны русским паломникам был закрыт проход в Иерусалим и Луке Афанасьевичу пришлось более двух лет провести между иностранцами. Посетив святые места Иерусалима и его окрестностей, Лука Афанасьевич отправился в обратный путь, но снова противным ветром был отнесен к Афону, хотя он и не имел намерения побывать там. И только после посещения святой горы он благополучно вернулся в родные места. Едва только паломник показался к Иоанну Яковлевичу и не успел выразить радостных чувств и благодарности, как блаженный уже снова приготовил ему маршрут путешествия по России и притом такой, что в три года дай Бог пройти. Не смея противиться, Лука Афанасьевич просил небольшую отсрочку, но блаженный ему заметил, что «они» (бесы) не отдыхают, а день и ночь воюют на нас и не имеют покоя, ища как бы погубить кого. И добавил: «А ты только не давай ноги твоея восмятение и верь, что не воздремлет Храняй тя. Господь – покров твой и во дни солнце не ожжет тебе, а покров Владычицы Пречистой защитит и сохранит от всякого зла». И послушный ученик вновь отправился в путешествие. По благословению блаженного подвижника ему нужно было обойти все монастыри и пустыни, поклониться чудотворным иконам, где бы они в России не находились. Поэтому Лука Афанасьевич вернулся в Москву только через шесть лет и, по совету Иоанна Яковлевича, поступил в Покровский монастырь в число братии, где и был пострижен в монахи с именем Леонтия. Блаженный же, дождавшись рукоположения о. Леонтия в иеромонахи, просил его исповедовать и причастить Святых Христовых Таин, чего давно желала его утружденная подвигами душа. О. Леонтий до конца жизни не переставал пользоваться наставлениями Иоанна Яковлевича. Так и продолжалось до самой кончины о. Леонтия, после которой блаженный праведник уже не избирал себе особого духовника, а исповедовался и причащался у больничного священника, который и похоронил его в дальнейшем. Когда же Иоанна Яковлевича известили о том, что умер о. Леонтий, то юродивый произнес: «Нет, отец Леонтий не умер, а отправился служить раннюю обедню к Тихвинской Божией Матери».

ИЗМЕНЕНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА.

Заточение юродивого в подвале продолжалось около одиннадцати лет, и причиной некоторого улучшения его положения послужило следующее событие. Супруга князя Дмитрия Владимировича Голицына, желая убедиться в справедливости слышанного, приехала однажды вечером в Преображенскую больницу, зашла к блж. Иоанну и спросила: «Где находится в настоящее время муж мой?» Иоанн Яковлевич назвал один знакомый княгине дом, чем немало удивил ее. Но еще более удивилась княгиня, когда, приехав домой, она узнала, что муж ее действительно провел вечер там. Это происшествие, рассказанное княгиней многим, привело к разрешению князя видеться посетителям с Иоанном Яковлевичем. Врачи стали смотреть на посетителей сквозь пальцы, а злоупотребления увеличились. Так продолжалось до 1828 года, когда Главным врачом больницы стал Действительный статский советник доктор медицины Василий Федорович Саблер. Убедившись на собственном опыте в невозможности прекратить допуск посетителей к юродивому, г.Саблер решил исходатайствовать у московского Генерал-губернатора князя Голицына разрешение свободного допуска посетителей к блаженному со взятием с каждого из них двадцати копеек серебром на улучшение жизни больных. В 1833 году было по этому образу утверждено новое положение. Приобретения Преображенской больницы по такому положению за время пребывания в ней Иоанна Яковлевича составили капитал в несколько тысяч рублей.

Часто Иоанн Яковлевич отвечал не на вопрос, а на мысль приходившего к нему. С бедных по его просьбе не брали платы за вход; между ними он делил все ему приносимое. С богатых, желавших ему пожертвовать, также ничего не брал, указывая на общую кружку. Главный врач больницы Василий Феодорович Саблер уверился в прозорливости Иоанна Яковлевича после следующего случая. Доктор решил показать блаженного одной госпоже Ланской. При этом Иоанн Яковлевич стал просить доктора снять левый сапог, приговаривая: «Узок больно». Доктор, не обращал внимания на слова «больного» и разулся на левую ногу только по настоянию г.Ланской. После получасовой беседы с блаженным Василий Феодорович обулся и, усмехаясь над случившимся, поехал домой. По дороге домой лошади понесли, и Василий Феодорович, испугавшись и выскочив из кареты, упал и сломал левую ногу. Дома нога до того распухла, что сапог нельзя было снять без разреза. Г.Ланская вспомнила предсказание блаженного Иоанна и указала доктору на совпадение происшествия с ним, после чего доктор поверил юродивому и всегда был к нему благорасположен.

Блж. Иоанн Яковлевич, напротив, несмотря на расположение к нему руководства больницы и поселение его в новой большой комнате, почти зале, еще более смирялся и изнурял свое немощное тело. Он подчинился властям и переселился в большую комнату, но там отчертил себе мелом по полу уголок примерно полтора на полтора метра и водворился в этой «комнатке», практически не выходя за проведенную черту и предоставив остальную часть зала посетителям, во множестве к нему приходившим. Кроме того, Иоанн Яковлевич часто мешал вместе самые разнообразные вещи: например, раз принесли казенных щей и каши, а из посетителей в это время один принес ему в подарок лимон, другой ананас, а третий фунт семги. И вот Иоанн Яковлевич кашу вливает в щи, в которые же выжимает лимон, туда же опускает ананас и часть семги и, рукою все смешав, ест, приглашая с сардонической улыбкой разделить с ним трапезу или какую-нибудь из посетительниц, расфранченную купчиху или сластолюбца барича. Такой, на первый взгляд, безумный поступок объясняется самим блаженным старцем довольно просто: не расчитывая на внимание к его словам о важности и необходимости сохранения поста в духовной жизни любого православного, независимо от его положения, Иоанн Яковлевич таким юродством хотел обличить распространившиеся случаи нарушения поста в высшем свете, как он это сам объясняет в письме одному журналисту (см. приложение): "Вы, милостивый государь, многое в книжке своей поставили мне в вину; а главным образом на показ всему свету выставили мою безкомфортабельную жизнь и жестоко осудили меня за то, что я, по великим постам, приносимые мне постные и скоромные кушания мешаю вместе, и потом – сам ем и других кормлю; и все это, как вы говорите, имеет в глазах моих мистическое значение. Стало быть, обвинение ваше пало на меня от вашего непонимания моего действия, а потому считаю нужным его пояснить вам. Раз как-то пришло в старую глупую голову на мысль, что у вас в свете по великим постам живут не так, как следовало бы: довольно разнообразно и с учреждениями св.церкви нашей не согласно. Я слышу, например, что в эти святые дни там у вас шумные балы, то – удалые концерты, то- – в театрах живые картины, лоттереи и разные иностранные фокусы, а на балах – большие стерляди, пьяная уха, жирные пироги разных названий, гуси, утки, поросята; а там, в то же время, – редкие удары в колокола, большие и малые поклоны, потом: хрен, редька, лук, кислая капуста, черный хлеб и русский квас. Что это такое, думаю, – в одном городе, да не одни норовы? Все, кажется, – христиане православные, а не все живут православно. Первые мне очень не понравились; давай же – вразумлю их, чтобы и они жили по-христиански. Но как растолковать им, что жить им так не следует? Прямо так сказать – не послушают, – засмеются только. Написать книжку – не могу. Дай же составлю им такой винегрет из кушаний, чтобы он опротивел им всем; а если винегрет опротивеет им, то, думаю себе, наверно, тогда и беззаконнная жизнь их опротивеет им, и будут жить по христианскому закону. Вот вам, милостивый государь, объяснение непонятного для вас мешания кушаний; пусть послужит оно толкованием и всей моей, странной для вас, жизни!"

СЛУЧАИ ПРОЗОРЛИВОСТИ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА ВО ВРЕМЯ СОДЕРЖАНИЯ В БОЛЬНИЦЕ.

Если раньше прозорливость блж. Иоанна была лишь частным внешним проявлением благодати Святого Духа, наполнявшей старца, то с некоторых пор она стала и основным духовным подвигом юродивого на благо и спасение слабых в вере и благочестии горожан.

Однажды приехала к Иоанну Яковлевичу богатая барыня с вопросом, когда ей ждать мужа, извещавшего ее о своем скором приезде. После нескольких повторов вопроса Иоанн Яковлевич расплакался, на что барыня очень рассердилась. Когда же она засобиралась домой, Иоанн Яковлевич сказал: «Вдовица! Вдовица! Почему в цветном, а не в черном?» Барыня еще больше рассердилась, а по возвращении домой нашла на столе письмо, извещавшее ее, что муж ее скончался в дороге от удара.

В 1821 году г.Волхов, решив проверить прозорливость Иоанна Яковлевича, спросил его скоро ли его жена приедет из Петербурга, хотя сам не был на то время женат. Блаженный ответил на это, что тот не женат, но скоро женится; и затем по-гречески и по-латыни описал ему на несколько десятков лет его занятия, успехи и неприятности, прибавив по-русски: «Живи как живешь, трудись как трудился, и хорошо тебе будет». Хотя г.Волохова поразила улика о его неженатости, но в остальные предсказания он не поверил. Однако через десять лет он начал убеждаться в правоте Иоанна Яковлевича и стал посылать ему многочисленные записки с вопросами через знакомых. И однажды в 1846 году юродивый передал, что даст ответ только по приезде вопрошавшего. Когда г.Волохов подошел к его двери и положил руку на щеколду, чтобы открыть, то услышал голос за дверью: «Вот двадцать пять лет не видались и увидимся опять». Увидев же вошедшего, Иоанн Яковлевич произнес: «Двадцать пять лет мы с тобой не видались, дедушка». После чего рассказал все подробно, что произошло с вошедшим г.Волховым за прошедшие двадцать пять лет.

Однажды к Иоанну Яковлевичу приехал господин с огромной опухолью на щеке и болью в зубах. Блаженный же, усадив его рядом, обратил все свое внимание на других и писал им письменные ответы, как будто совсем забыв о господине. Вдруг блаженный встал и ему велел встать, развязать щеку и подойти к образу Божией Матери. Затем приказал три раза потереть щеку и десна маслом от лампады перед иконой. Пока больной это делал, Иоанн Яковлевич стоял позади, читал по-латыни молитвы и, заключив свое моление Молитвою Господней, сказал: «Ну, теперь довольно, положи платочек в карман и сядем опять». В туже минуту зубная боль прекратилась и опала опухоль. С тех пор, как рассказывал исцеленный, болезнь на протяжении десяти лет не возвращалась ни разу, тогда как прежде она повторялась по несколько раз в год.

У иных Иоанн Яковлевич брал булавки, приказывал бросать за себя, приговаривая: «Колючий язык притупить надобно», прикровенным юродством обличая Христа ради осуждение ближних и грубость речи. Блаженный вообще резким духовным глаголом обличал грехи языка, внушая, что они страшнее яда змиина, по словам св. Писания. Так, приехавшую к блаженному слугу одной вдовы старец ударил по губам со словами: «Злой язык», и она призналась, что поругалась с другой слугой.

В келье блж. Иоанна горело множество подсвечников и лампад, три из которых были неугасимыми. Однажды кто-то из усердствующих прислал деревянного масла. Когда же решили этим маслом наполнить лампады, Иоанн Яковлевич запретил это делать, приказав его вылить, ибо там была крыса. Жертвовательнице дословно передали слова Иоанна Яковлевича и при ней вылили масло на дворе, не найдя однако в этой большой посуды ни одной крысы. Животное же обнаружилось на самом дне келейной бутыли, из которой наливали масло для икон и которую забыли закупорить на ночь.

15 августа 1843 года вдова Екатерина Григорьевна Палицына после ранней литургии заехала в часовню Иверской иконы Божией Матери. Здесь она встретилась со священником о.Петром, который спросил ее, бывала ли она у Иоанна Яковлевича? Та ответила, что нет, так как считает греховным спрашивать о будущем, которое Господь скрыл от нас. На что священник предложил съездить не для этого, а что бы посетить заключенного страдальца. Приехав в больницу и войдя к блаженному, они услышали его слова, обращенные к священнику: «Здравствуй, дедушка». Вошедшая затем Екатерина Григорьевна была потрясена открывшимся ей чрезвычайно кротким и добрым взором. Блаженный, взглянув на нее, сказал: «Здравствуй, бабушка» и посадил на диван. Юродивый положил на колени листок бумаги и написал на нем ответы на ее вопросы о ее дочерях. Об одной, которая мало жила дома, он написал: «Пора ей жить дома»; другой, в которой гувернантка-лютеранка ослабила чувство православия, написал: «Пусть читает слово Божие и помнит Его». Екатерина Григорьевна исполнилась после этого доверия к старцу и бывала у него каждый раз, когда приезжала в Москву. Блаженный же, как добрый отец, щадя ее немощь, никогда не оскорблял ее слух неприличными выражениями. Вдова посещала старца более двадцати лет до его праведной кончины.

Генерал-майорша Л.Г.Ермолаева воспитывала при себе сироту-крестницу, которую, при наступлении семнадцати лет, решила выдать замуж за молодого человека, который нравился и ей и невесте. Но ухажеры стали распространять о нем порочащие его слухи. В большом сомнении по совету подруги генерал-майорша по совету подруги обратилась к Иоанну Яковлевичу, у которого прежде не бывала. Когда женщина вошла к юродивому, ей открылась крайне антисанитарная картина. Мало того, она заметила большую связку лука, запаха и вкуса которого она не переносила вообще. Ее спутницу юродивый поставил на колено правой ноги, которое у посетительницы сильно болело. По его приказанию какой-то не очень опрятно одетый человек начал приготовлять жидкую смесь и добавлять в нее отвратительный для нее лук. Она невольно вскочила, все нервы отозвались самым неприятным ощущением, и она мысленно осудила блаженного и всех доверявших ему. А юродивый, указывая на женщину, сказал: «Налей-ка ей супчика, покушай матушка!» Заткнув нос и закрыв глаза по повторному приказанию блаженного, генерал-майорша с большим принуждением проглотила противную ей смесь. И каково же было ее изумление, когда она не ощутила при этом ничего противного, точно выпила стакан холодной воды. После того, как разошлись посетители, женщина спросила, отдавать ли крестницу Елену за Евгения? «Отдавай, отдавай, – добрый человек, будет счастлива». Только женщина обрадовалась предсказанию юродивого, как он сейчас же взял в руки что-то вроде заступа и, запев печальным голосом погребальную молитву, изобразил, как будто копает могилу. У посетительницы дрогнуло сердце и, со страхом подойдя к нему, она спросила: «Иоанн Яковлевич, не мне ли Вы копаете могилу?» «Нет! – отвечал он, – А кому нужно!» И что же? Зять ее, после девяти месяцев семейной жизни, скончался от холеры, полный жизни и счастья. После этого случая генерал-майорша питала постоянное уважение и доверие к истинному рабу Божию Иоанну Яковлевичу.

Уже в последние месяцы его жизни, безпокоясь о своем зяте, служащем на Кавказе, и опасаясь за его жизнь, она поехала к своему утешителю Иоанну Яковлевичу, говоря ему: «Батюшка, что это Георгий не едет? Жив ли он?» Иоанн Яковлевич усмехаясь сказал ей: «Георгий здоров, живет как протопоп». Вернувшись домой, она услышала стук в дверь и увидела зятя, к которому очень шло прозвание протопопа из-за того, что он пополнел и отпустил бороду, которой прежде не носил.

В течение двадцати лет знакомства Е.Г.Палицыной с Иоанном Яковлевичем не было у нее скорби, которой бы она не передала ему, и никогда не уезжала от него без утешения и укрепления в терпении. Но, быв свидетельницею, как много безпокоили его вопросами, дала себе обещание не любопытствовать, а лишь просить его святых молитв, и часто видела, как выслушав ее, он сказывался уставшим и, закрываясь чем нибудь, около четверти часа тихо лежал, между тем, как лицо его выглядело неспящим, но выражало внутреннюю молитву, и на ее взволнованной душе становилось тихо. Случалось, что иногда из любопытства начинала спрашивать у Иоанна Яковлевича. Тогда он, посмотрев на нее, скажет: «А! И ты любопытствуешь?» Перед какою нибудь скорбью он давал Палицыной неприятную пищу, например: кожу с соленой рыбы, которую он отделял нарочно для нее, отдавая другим мягкое; в чай вливал квас; но, будто жалея ее, ласковым голосом называл ее: «Бабушка, бабусинька!»

Некоторые из посетителей блж. Иоанна, приезжая из дальних местностей, становились затем его благоговейными почитателями и почти ежедневными слушателями на многие годы. Так, одна из молодых вдов, странствуя по святым местам России и посетив находившегося в Ярославле в одном мужском монастыре на покое архиепископа Иринея, просила у него благословения на путешествие в Москву и посещение блж. Иоанна. Святитель не только благословил благочестивую странницу, но дал ей на это денег, говоря, что у юродивого придется за каждое посещение платить по двадцать копеек в кружку, а посещений будет много – блж. Иоанн ее из Москвы не отпустит. Едва отыскав в Москве, как в дремучем лесу, Преображенскую больницу и войдя к юродивому, странница огорчилась, увидев множество народа, окружавшего старца. Каково же было ее изумление, когда она увидела, что блаженный раздвинул народ, дал ей пройти, принял ее очень ласково и угостил кем-то принесенным пирожком с капустой, чему она очень обрадовалась, так как была очень голодна. После этого он привязал ее руки к кровати, сказав, что теперь она «не утечет никуда». И, действительно, она в Москве осталась навсегда и более двадцати пяти лет усердно посещала старца. Однажды она решила восполнитьсвои страннические подвиги и посетить Старый Иерусалим. За благословением на такой путь она обратилась к блж. Иоанну. Старец же на это ответил лишь: "Посиди у моря, подожди погодки". Она же, не придав должного внимания этим словам? Отправилась в путь и попав в Одессу по дороге на корабль была застигнута ненастьем? Так что вынуждена была несколько дней провести в ожидании. Между тем стало известно, что от бури в открытом море погибло несколько кораблей со многими пассажирами. Страх за свою жизнь заставил ее вернуться домой в Москву, где она наконец поняла слова блаженного.

ОБЩЕНИЕ ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА С ДУХОВНЫМИ ЛИЦАМИ.

Кроме уже упомянутого нами о.Леонтия немного было учеников у блаженного Иоанна Яковлевича. Впрочем в Симонове монастыре о.Пимен и в Даниловом монастыре схимник о.Фома тоже были ученики Иоанна Яковлевича.

Антоний, игумен Малоярославецкого монастыря, рассказывал, что, когда однажды посетил Иоанна Яковлевича, то он посадил его на диван, а сам, встав перед ним, отдал ему честь рукой, словно солдат командиру. После этого юродивый, вырезав из бумаги крест, положил его перед игуменом. Тот подумал, что юродивый предвещает ему какую-нибудь скорбь, но, вернувшись в монастырь, узнал, что представлен к наперсному кресту. Уходя от Иоанна Яковлевича, он попросил его святых молитв, на что блаженный ответил: «Ваших просим».

Одна посетительница явилась свидетельницей такого случая. Однажды к блаженному пришли священник и диакон. Иоанн Яковлевич сердито посмотрел на них, а священник, низко кланяясь, заговорил: «Батюшка, у нас случилось несчастье, – крест пропал из алтаря». Иоанн Яковлевич с гневом закричал: «Как из алтаря мог пропасть крест? Да ты сам, может быть, украл его, что бы деньги собирать». И блаженный пошел к ним с кулаками, укоряя в греховной жизни, и такую им сказал проповедь о важности духовного звания и священного сана, что и на некоторых кафедрах лучших не слышали. Когда же женщина в это время подумала: «Вот как он их отделал, а меня как хорошо принял», блаженный в один миг очутился перед ней, сдернул с постели, на которой та сидела, и так сунула на лавку, что женщина вся задрожала. Когда же женщина опомнилась, раскаялась в осуждении священнослужителей и мысленно попросила прощения, Иоанн Яковлевич обратился к ней, взял ее ласково за руку и посадил на прежнее место.

Митрополит Московский Платон (Левшин) имел тесную переписку с московским блаженным Иоанном Яковлевичем Корейшей(), Одно из сохранившихся писем юродивого к владыке подписано: «Студент хладных вод Иван Яковлев» ().

При жизни Иоанна Яковлевича Палицына спросила святителя Филарета, митрополита Московского: «Какого быть мнения о Иване Яковлевиче Корейше?» Святитель отвечал: «Я много знаю о нем хорошего». Она продолжала: «Можно ли просить его святых молитв?» Святитель отвечал: «Почему же нет?», не считая, судя по этому, Иоанна Яковлевича настоящим умалишенным, а юродивым Христа ради.

СЛУЧАИ ИСЦЕЛЕНИЙ ИОАННОМ ЯКОВЛЕВИЧЕМ ОБРАЩАВШИХСЯ К НЕМУ.

Однажды с Екатериной Григорьевной Палицыной к Иоанну Яковлевичу приехала одна монахиня (в дальнейшем игумения Влахернской обители) с сомнением по поводу Иоанна Яковлевича. Она мысленно решила, что если юродивый заговорит с ней о Божией Матери, то она будет иметь веру к нему. Лишь только она вошла, Иоанн Яковлевич запел: «Радуйся Благодатная, Господь с Тобою». Потом сказал: «Тебе бы, матушка, надо натирать уксусом ноги на ночь», на что она призналась, что не спит ночью от сильного жара и ломоты в ногах. Средство, подсказанное Иоанном Яковлевичем, помогло ей.

Часто блж. Иоанн излечивал посетителей от особо тогда распространившегося недуга пьянства, иногда даже тех, кто пришел к нему «от нечего делать». Так, один господин, более десяти лет страдавший безпробудными запоями, придя к юродивому и сев близ него, тяжело вздохнул. В ту же минуту блаженный спросил, что за «животина там вздыхает»? Когда мужчина отозвался на вопрос, блж. Иоанн добавил: «Что ж ты так тяжело вздыхаешь, словно обремененная лошадь?!» «Кому же вздыхать, как не мне?» – с горечью ответил посетитель. «Тяжело тебе жить, – произнес на это блж. Иоанн, – а ты скажи хозяину: ну тебя с твоей тяжестью, не одолею возить. А после что: баба с возу – кобыле легче!» Выйдя от блаженного и дойдя до дома, мужчина вдруг заметил, что пропустил зайти в попутное заведение выпить по обыкновению. Решив на это, что ничего не мешает ему выпить и дома, он направился в комнату, где обычно хранилось спиртное, но, хотя и нашел налитый вином графин, смотрел на него, как на заполненный обычной питьевой водой. То же самое повторилось на второй и на третий день. Заметив, что десятилетнее влечение к вину уже более не возвращается, он понял шутку блж. Иоанна и на четвертый день поспешил поблагодарить благодатного целителя, но приложился уже к мощам только что почившего сном праведника.

Однажды генерал-майорша Л.Г.Ермолаева приехала к Иоанну Яковлевичу зимой, сильно замерзнув по пути. Только дав войти посетительнице, юродивый усадил ее на постель и приказал: «Барыня-то озябла, напоите ее чаем». Барыне подали чаю, но ноги ее все равно остались озябшими. Иоанн Яковлевич подозвал служителя и говорит: «Положи-ка ей под ноги шубку». Всему этому посетительница очень удивилась и, видя мусор и нечистоту вокруг блаженного, подумала: «Тебе ли, раб Божий, жить в нечистоте?» На ее мысль блаженный встал, отряхнулся и приказал подмести место его обитания. После женщина увидела огромное пятно на его халате, а блаженный попросил служителя: «Подай воды, мой пятно». Потом надел чистый колпачек, оправил волосы и, когда унтер-офицер спросил его: «Что это Вы, батюшка, так нарядились?» Он ответил: «Тебе до этого нет дела».

Далеко не все, даже из регулярно посещавших блж. Иоанна Яковлевича, были проникнуты его благодатию, многие также ничуть не изменяли своих греховных наклонностей. Блж. Иоанн всегда нелицеприятно и зачастую жестко обличал и исправлял таких посетителей. Если подобное случалось с вобщем-то добропорядочным человеком, то последний сразу же становился добрым почитателем праведника и пользовался его духовным руководством и молитвами долгие годы. Если же посетитель приходил поглазеть на "шарлатана-прорицателя", который к тому же "угадывал" его грехи и страсти, то такой посетитель всячески стремился потом в разговорах или через печатное слово "разоблачить шарлатана". Такие "посетители" в бурных волнах распространявшегося тогда безбожия и суеверия находили множество благодарных слушателей, зачастую далеких не только от старца физически и духовно, но и от православной веры вообще. Одиниз таких господ при посещении блж. Иоанна заметил на одной из вошедших к блаженному барынь хороший и дорогой платок и позавидовал ей. Вдруг блж. Иоанн начал обшаривать вокруг себя, как будто чего-то ища. На вопрос той барыни, что он ищет, юродивый спросил в ответ: "Чем это так сильно пахнет и от кого это?" Хотя в комнате было около шестидесяти человек и неудивительно было почувствовать какой-нибудь запах, но юродивый, повторив свой вопрос, обратился к упомянутой барыне. Она решила, что блаженному понравились ее духи и предложила их целый флакон, но блж. Иоанн попросил ее платок. "Извольте, извольте", – отвечала она. Взяв платок, он взглянул на упомянутого посетителя и со вздохом сказал: "На, убери, спрячь его". Барыня же крайне возмутилась на это: "Как, Вы мой платок отдаете другому, я ни за что не отдам его. Верните назад, не имеете права пользоваться чужой собственностью!" Платок же в это время уже был выносим тем посетителем, который поспешил уйти с приобретением, ему не принадлежащим. Когда он уже переступал порог комнаты блж. Иоанна, резкая боль в большом пальце ноги пронзила его, и еле добравшись до дома молодой человек вскоре совсем потерял ноготь на пальце. В таком мучительном состоянии он находился несколько дней, думая, что и в аду мучения будут легче. Накануне праздника свв. мчч. Бориса и Глеба больного сморил легкий сон, и, едва тот уснул, как услышал над собой разговор. Один спрашивал другого: "А здесь что лежит?" Другой ответил, что тут хворост выжигают. Молодой человек открыл глаза и увидел двоих, прошедших над ним по воздуху. С этого дня ему стало легче. Когда же, при первой возможности, он посетил блж. Иоанна, который, печально взглянув на вошедшего, прикоснулся ногой к пальцу его ноги и сказал: "Аще пищу и одеяние имеем, тем и довольни да будем. Сказано: не пожелай дому искренняго твоего, ни села его, ни скота его, ни всего того, что видишь в руках ближняго твоего" и улыбнулся. Замечательно, что этим происшествием блаженный хотел вразумить не только, а может и не столько, похитителя, сколько лжемилосердную барыню. Первый, осознавая тяжесть греха и не имея воли противостоять ему, молитвами и вразумлением юродивого исцелился от пагубной страсти. Вторая же, напротив, проявив малое милосердие избранному ей для почитания и воздыхания провидца (в которых тот никогда не нуждался), милосердием юродивого раскрыла свое действительное жестокосердие.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ И КОНЧИНА БЛАЖЕННОГО ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА.

Блж. Иоанн Яковлевич предсказал в прикровенных словах обстоятельства и день своей праведной кончины. Он особенно почитал Великую Субботу и ежегодно в этот день причащался Святых Христовых Таин. Так и в 1861 году, причастившись и раздав бывшим у него посетителям просфоры, он сказал присутствующим: «Поздравляю вас с новым годом, с утренней зарей». Все сразу же решили, что блаженный старец говорит о своем новом времени и о своей вечной заре на Востоке востоков. После он попросил всех пожаловать к нему в день его именин четырнадцатого сентября, а одной девушке он предложил прийти в праздник Воздвижения Креста Христова, тогда мол он останется один-одинешенек, при нем никого не будет: ни тетушки, ни дядюшки, ни брата, ни сестры, совсем никого. "Тогда, – добавил, – приходи и лобызаешь меня". А четырнадцатого сентября явился девятым днем со дня кончины старца. Девушку удивили слова блаженного старца, ведь в этот день у блж. Иоанна было особенно много посетителей. Старец же отвечал: "Будут и теперь, да не пировать, а все будут богомольцы". Незадолго до кончины блаженного старца поразил кашель. Но, не смотря на болезни, тяжесть подвигов и упадок физических сил, он ни в чем себе не послаблял, как будто только вступил на стезю подвига Христа ради юродства. Лежал он, как всегда ранее, на голом полу, и даже под голову не клал подушку, а написание ответов вопрошающим о спасении прекратил только за день до кончины – любовь к ближнему превозмогала в нем все немощи и тяготы подвига.

После более семидесяти восьми лет труженической жизни, незадолго до кончины Иоанн Яковлевич дважды приобщался Святых Таин и соборовался. Скончался он тихо; из последних его слов многочисленные почитатели, окружавшие его, услыхали лишь: «Не плачьте Ангел, надо мною». Даже на одре смертном посетители не оставляли старца вопросами о своей возможной кончине, а блаженный Иоанн находил последние силы и предсказывал каждому его судьбу. Предсказал он и служителю своему Мирону первому переселиться после юродивого старца в вечность. Не перестал Иоанн Яковлевич до последнего мирного вздоха заботиться и о своих сострадальцах, содержавшихся в Преображенской больнице. В числе прочих прощавшихся подошла к блаженному одна женщина, не знавшая кому передать принесенные ею многие хлебы. Иоанн Яковлевич слабеющим голосом благословил ее отдать эти хлебы "нищим и убогим неимущим старца в богадельне". За минуту до кончины молча благословил он бывших у него и сказал громко всем: "Спасайтесь, спасайтесь, спасена буди вся земля!" Опустив тихо руку, блаженный Иоанн Яковлевич с миром отошел ко Господу. Лицо усопшего сделалось необыкновенно спокойным и так приятно и бело, как никогда его не видели. В день кончины юродивого она приехала к нему в ту минуту, когда душа блаженного отлетала в небесное отечество.

Одна его большая почитательница, издавшая впоследствии первое житие блаженного, сидя напротив одра усопшего думала о том, что как не упрекать некоторых умников в том, что они, не зная и не понимая Иоанна Яковлевича, смеялись и издевались над ним; между тем, как этот человек жил во всяком лишении ради Бога и ближнего. Близкими его чаще всего были убогие, скорбные и больные. Скольких он исцелил от ран! Скольких удержал от пьянства и распутной жизни и тем осчастливил целые семьи. Иных он посылал в монастырь, а другим запрещал вступать в оный, говоря: «Черная риза не спасет, а белая в грех не введет!»

Когда святителю Филарету донесено было священником больницы о кончине Иоанна Яковлевича, то он спросил: «Что, скончался труженик?» И на ответ священника, прослезясь, перекрестился и громко сказал: «Помяни его Господи во Царствии Твоем». Еще спросил, не было ли от усопшего какого-либо устного завещания? Священник сказал, что только один раз блаженный поднял вверх руки и сказал: «Вижу о.Леонтия в неприступном свете». На это святитель предложил было похоронить блаженного в Покровском монастыре и начал отдавать соответствующие распоряжения, чему очень были рады о.архимандрит и братия монастыря. Когда же могила была уже готова, полковник Заливкин уговорил святителя разрешить похоронить Иоанна Яковлевича в селе Черкизове, взяв на себя все расходы. Этому полковнику, прежде католику, трижды в видении являлся Иоанн Яковлевич, после чего тот исцелился, принял православие и был миропомазан святителем Филаретом. Разные экипажи в несколько рядов провожали гроб покойного, из карет выходили, чтобы следовать пешком за ним, несмотря на то, что дорога была грязная. Из больницы гроб усопшего сопровождали г.Саблер и другие чиновники по черной лестнице, боясь, что больные не выпустят их благодетеля. Больные тихо стояли с поникшими головами, будто чувствуя, что потеряли своего благодетеля.

ПАМЯТЬ БЛАЖЕННОГО ИОАННА ЯКОВЛЕВИЧА.

Важно отметить, что «пребывание здесь Иоанна Яковлевича было источником некоторого благосостояния больницы: из кружки, в которую каждый посетитель обязан был опустить двадцать копеек, судя по отчетам, ежемесячно в среднем вынималось около двухсот рублей (такая кружка и сейчас висит в приемной Преображенской больницы, но в ней никогда ничего не звенит), а это по тогдашнему бюджету больницы был большой ресурс. Доктор Демулен, рассказывавший… свои впечатления от посещения Преображенской больницы в 1856г., передает слова доктора Саблера: «Мы очень бедны; если бы не Иоанн Яковлевич – не знаю, как бы мы сводили концы с концами». И в диагностическом заключении такого человека «по латыни написано «mania occupotio mentis in libro», что означает: «помешательство на почве чрезмерного увлечения чтением (священных) книг». Сама же болезнь определена была психиатрическим термином «dementia» (деменция) – слабоумие» (Копшицер И. (к.м.н., психиатр). О психическом заболевании И.Я.Корейши. // Наука и религия. №8, 1973). Сама статья, откуда взята цитата является потрясающим свидетельством определенного «безумия» советской психиатрии, на взгляд которой описана «болезнь» блж. Иоанна Яковлевича.

Находясь всю жизнь в самой гуще житейского моря, среди болезней и пороков светского общества, зачастую ненавидевшего, осмеивавшего или ложно почитавшего блаженного, он, имея полный доступ к сердцам и кошелькам посетителей, не только не приобщился порокам мира сего, но всегда оставался вне этого мира. Об этом свидетельствовали некоторые происшествия. Уже в преклонных годах и болезнях он, по совету племянницы, написал для ее утешения прошение к одному из высокопоставленных лиц следующего содержания: "Обратите милостивое Ваше внимание на Иоанна Яковлевича, исходатайствуйте ему свободу из больницы на чистый прохладный безболезненный воздух к родной племяннице моей диаконице Марии. За таковое Ваше милосердие воздаст Вам Бог и Господь и Дух Святый во единой Троице славимый. Аминь". По этому письму хотели уже блж. Иоанна действительно выпустить из безумного дома, но когда ему объявили это, то он сказал, что идти никуда не хочет, а тем более в ад. По последним словам становится понятно, что юродивый не привередничал, меняя свои желания, а совершенно без внимания к нему, а лишь для утешения соболезнующей племянницы. Когда же блаженный понял, чем грозит ему исполнение властями его письменной просьбы – выселением в бушующее море адских страстей этого мира – он решительно от этого отказался.

На месте погребения блж. Иоанна Яковлевича его память благоговейно чтится прихожанами черкизовского храма Илии пророка. Ежегодно в день памяти блаженного на его могиле местным духовенством совершается панихида. Также особым почитанием пользуется большой дуб, выросший из основания могильного креста, видимо символизирующий в глазах верующих Божественную мудрость, просиявшую в немощном юродстве. Престарелые прихожане после поминовения святого имени на могиле подвижника в своих молитвах при желании обходят его могилу вокруг три раза, что составляет достаточно большой труд, вследствие тесноты и крутизны расположения захоронения. Память блаженного Христа ради юродивого Иоанна Яковлевича Корейши благоговейно почитается всеми, кто действительно стремится к смирению, терпению и другим добродетелям, надеясь обрести через них спасение и небесные обители вместе с блаженным старцем.

ПРИЛОЖЕНИЯ:

ПРИЛОЖЕНИЕ 1: Горицкий Я. Протест Иоанна Яковлевича на господина Прыжова за название его лжепророком. М., 1861.

«Господину Ивану Гавриловичу Прыжову от Иоанна Яковлевича. Высокоблагородный сын Фемиды! Ревнитель правды, строгий судия и страшный обличитель! Честь имею доложить Вам (пишу канцелярским слогом в том убеждении, что он более приличествует сущности дела и положению подсудимого), что я всем вышеизложенным оставался бы вполне доволен, и готов бы был, положа руку на сердце, сказать своему благодетелю за доброе слово его обо мне одно крепкое русское «спасибо», и больше не разглагольствовать, если бы краткость изложения не оставляла мне места и самому мне повести с вами речь свою; а Ваше обдуманное и необдуманное (не смею пророчествовать) намерение обойти меня, подсудимого, своим вызовом на общественный суд гласности, не побуждало меня не оставлять начатого вами процесса вовсе без аппеляции. Вам и самим должно быть известно, что в подобных делах истцам и ответчикам даются права – недовольным из них решением – переносить судопроизводство в высшую инстанцию, или просить в том же самом суде, по недостатку представленных фактов, переследовать его, вновь дать делу решение. А в нынешнее время, как я слышал, по мнению многих, нет выше и безпристрастнее судилища, как «гласность», к которой и Вы, милостивый государь, два раза уже обращались на меня с жалобами. Позвольте же, милостивый государь, и мне, впрочем в первый и последний раз, представить в тоже верховное место несколько своих дополнительных пунктов, как для большего разъяснения, так и для совершенного уже окончания обо мне дела. Вот причины, по которым только я и сам решился говорить против Вас! Прошу принять их в уважение. Не знаю, довольны ли остались произведением Вашим русская литература и русская почтенная публика (славянская же, как вижу, довольна, потому что статью Вашу читал ученый Славянин Ганка); но не могу быть уверен, что беллетристика «Нашего Времени» от сочинения Вашего в восторге. Ей первой принадлежит честь, исключая Московские Ведомости, познакомить ту и другую с убогим житием моим; а потом уже книжке Вашей выпала счастливая доля – одарить публику и моим страшным (впрочем, не для всех) образом. Какая милая находка, какой драгоценный подарок! Богатей, богатей русская литература! Изучай просвещенная публика странного старца, Иоанна Яковлевича, доколе жив милостивец мой, Иван Гаврилович Прыжов! Иоанн Яковлевич теперь у вас в руках, даже не нужно к нему и ездить в «безумный дом»! Стало быть и русская литература и русская публика удовлетворены? Но, признаюсь Вам откровенно, милостивый государь, я, на первый раз, остался очень недоволен таким гомерическим поступком Вашим со мною; я посмотрел на Ваши произведения с негодованием. Я думал: что если теперь и в самом деле все, не исключая и моих давнишних почитателей и почитательниц, запасутся книжкой г.Прыжова и вдруг перестанут делать обычные и полезные для меня и всего «безумного дома» визиты? Что теперь будет со мною и братиею? Но, о счастливая мысль! Спасибо, что ты поспешила на выручку хилого и скорбного старика, и скоро шепнула ему утешение: «Не бойся, старец, – говорит она, – книжка-то г.Прыжова ведь стоит 75 к.; а к тебе придти – только 20!» Что это? Я6 кажется, заговорил уже не по-старчески; я уж забыл, что я подсудимый, и что я хотел выставить здесь только необходимые и приличные делу нашему пункты? Простите, милостивый государь, вот они:

1) Древние философы, вероятно и Вам известно, прежде нежели приступали к изучению других, говорили: «cognosce te ipsum» (познай самого себя)! Это наставление они заповедали и нам. Но Вы, милостивый государь, им не хотели воспользоваться и поступили совершенно вопреки этому мудрому правилу: Вы, прежде нежели изучать себя, начали изучать меня; а от того учение Ваше обо мне вышло не верно и не полно, а заключение о лже-пророчестве – совершенно ложно. Милостивый государь! Мне кажется, что мы без самопознания, все равно, как врачи без достаточного знания науки анатомии. Правда ли это?

2) Если мы решаемся на какое-нибудь действие, то не иначе, как вследствие того, что мы вполне постигли чувствами, умом или верою. Но так ли вы, милостивый государь, поступили со мною, решась издать в свет свое сочинение обо мне? Из Вашей книжки того не видно, хотя Вы и подходили ко мне с тем намерением, чтобы изучить меня. Вы говорите, что у Вас «не достало духу рассмотреть меня»; а, стало быть, и понять меня. Как же Вы книжку-то издали? И как составилось понятие-то у Вас, что я лже-пророк?

3) Опыт показывает нам, что мы любим смотреть с худой только стороны и не считаем за грех принимать такие меры один против другого, какия считаем приличными против подобных себе – против таких, как мы сами. Стало быть, каковы же мы сами? Но этого Вам, милостивый государь, не решить, потому что, как в первом пункте замечено, Вы изучаете только других. Теперь по справедливости скажу Вам: если бы и Вы подошли ко мне с другой стороны – лучшей, – то, вероятно, нашли бы что-нибудь и во мне получше, и тогда, я уверен, не провозгласили бы меня лже-пророком, ни даже пророком.

4) По старости своей я не могу вспомнить, где-то я читал, что «новейшие философы ослабили почтение к старшим. Это, как говорится там, кажется они взяли со скотов: скоты, как настояшие натуральные философы, в самом деле непочтительны к своим старшим. Но зато у них нет духовного постижения, или самого высокого чувства в духе человеческом, которое развивается в старости и самой наружности истинного старца придает такое выражение, которое внушает младшим невольное благоговение к нему. И потому старость почтенна была во все времена и у всех народов». Но о Вас я не могу сказать, чтобы Вы не почитали старших, потому что Вы и ко мне подошли не только с благоговением, а даже со страхом, так что побоялись и посмотреть на меня. Стало быть, Вы не принадлежите к касте тех философов? Но от чего же так нещадно осуждаете меня и безстрашно нападаете не только на одну жизнь мою, но не опасаетесь бросать каменьями на таких известных старцев, которые от всех нас отличаются, как небо от земли (с.24)? Это стоит внимания!

5) У нас есть много пословиц, которые почти всеми принимаются за плоды многолетней опытности и мудрости народной. Из них многие даже сложились в духе предсказаний или пророчеств. Так, например, говорят: чему посмеешься, тому и поработаешь. Ужели все те, котрые произносят подобные пословицы, пророки? Уже ли и я буду пророк, когда захочу сказанную пословицу приложить к Вам?

6) Вы, милостивый государь, многое в книжке своей поставили мне в вину; а главным образом на показ всему свету выставили мою безкомфортабельную жизнь и жестоко осудили меня за то, что я, по великим постам, приносимые мне постные и скоромные кушания мешаю вместе, и потом – сам ем и других кормлю; и все это, как вы говорите, имеет в глазах моих мистическое значение. Стало быть, обвинение ваше пало на меня от вашего непонимания моего действия, а потому считаю нужным его пояснить вам. Раз как-то пришло в старую глупую голову на мысль, что у вас в свете по великим постам живут не так, как следовало бы: довольно разнообразно и с учреждениями св.церкви нашей не согласно. Я слышу, например, что в эти святые дни там у вас шумные балы, то – удалые концерты, то- – в театрах живые картины, лоттереи и разные иностранные фокусы, а на балах – большие стерляди, пьяная уха, жирные пироги разных названий, гуси, утки, поросята; а там, в то же время, – редкие удары в колокола, большие и малые поклоны, потом: хрен, редька, лук, кислая капуста, черный хлеб и русский квас. Что это такое, думаю, – в одном городе, да не одни норовы? Все, кажется, – христиане православные, а не все живут православно. Первые мне очень не понравились; давай же – вразумлю их, чтобы и они жили по-христиански. Но как растолковать им, что жить им так не следует? Прямо так сказать – не послушают, – засмеются только. Написать книжку – не могу. Дай же составлю им такой винегрет из кушаний, чтобы он опротивел им всем; а если винегрет опротивеет им, то, думаю себе, наверно, тогда и беззаконнная жизнь их опротивеет им, и будут жить по христианскому закону. Вот вам, милостивый государь, объяснение непонятного для вас мешания кушаний; пусть послужит оно толкованием и всей моей, странной для вас, жизни!

7) Обвиняя меня, Вы не оставили без вины и русскую женщину в том, что будто бы она еще не начинала своей христианской истории. Клевета, милостивый государь, совершенная клевета! Она давно уже у нас началась историей св. Ольги! А мать-то Ваша разве не христианка? Но об этом надо говорить много, а я уже «устал».

В заключение сих пунктов, не могу умолчать и о том, что я искренне сожалею о той простодушной женщине – почитательнице моей, – которая вверила Вам мои рукописания. Я не желал ни Вашей, довольно неверной повести о моей жизни; ни Вашей похвалы, которую Вы обещали мне воздать; но я желал бы, что бы Вы, по крайней мере, вперед остерегались обманывать других. Вместо похвалы Вы ударили меня в ланиту, – подставляю Вам и другую – только, ради Бога, не отдавайте меня суду частного пристава. Жизнь моя уже, как говориться, на волоске висит; а там меня рассудят, без Вас!» (Горицкий Я. Протест Иоанна Яковлевича на господина Прыжова за название его лжепророком, с.37-39).

ЛИТЕРАТУРА О И.Я.КОРЕЙШЕ:

Баженов Н.Н. История московского Доллгауза, ныне Московской Преображенской больницы для душевнобольных. М., 1909.

Палицына Екатерина Григорьевна. Сведения о жизни Ивана Яковлевича Корейши. М., 1869.

Киреев А.Ф. Юродивый Иоанн Яковлевич Корейш.,М.Тип. Полякова 1894.

Сведения о жизни Иоанна Яковлевича Корейши. М., тип.Косогорова, 1869.

По поводу погребения Иоанна Яковлевича Корейши // Домашняя беседа для народного чтения за 1861 год, вып [11] .?, ?.

Просьба Иоанна Яковлевича Корейши // Домашняя беседа для народного чтения за 1861 год, вып.30 [12] , ?.

Розанов Алексей. Иоанн Яковлевич Корейша (По поводу суждений о нем д-ра Н.Н.Баженова). Сергиев Посад, 1913 (Отд. отт. из №11 Душеполезного чтения за 1912 год).

Колошин С. Последние почести Иоанну Яковлевичу (Из частного письма к издателю «Северной пчелы»). // Северная пчела. №19, 1861.

Прыжов И.Г. Сказание о кончине и погребении московских юродивых Симеона Митрича и Иоанна Яковлевича. М., 1862.

Прыжов И.Г. Житие Иоанна Яковлевича, известного пророка в Москве. СПб, 1860.

Горицкий Я. Протест Иоанна Яковлевича на господина Прыжова за название его лжепророком. М., 1861.

Спасский И. Из воспоминаний об Иване Яковлевиче. // Душеполезное чтение, т.1, ч.1,2 за 1884 год.

По поводу погребения Иоанна Яковлевича Корейши // Домашняя беседа для народного чтения за 1861 год, вып.?, ?.

Просьба Иоанна Яковлевича Корейши // Домашняя беседа для народного чтения за 1861 год, вып.30, ?.

Из моих памятных заметок о трудах и жизни Иоанна Яковлевича. М., 1869.

Копшицер И. (к.м.н., психиатр). О психическом заболевании И.Я.Корейши. // Наука и религия. №8, 1973.